Tuesday 6 February 2018

David Martiashvili



2835299_14 (459x700, 227Kb)
2835299_Gryzinskih_jenshin_imena (700x78, 24Kb)
Там в море паруса плутали,
и, непричастные жаре,
медлительно цвели платаны
и осыпались в ноябре.
И лавочка в старинном парке
бела вставала и нема,
и смутно виноградом пахли
грузинских женщин имена.
Они переходили в лепет,
который к морю выбегал
и выплывал, как черный лебедь,
и странно шею выгибал.
Смеялась женщина Ламара,
бежала по камням к воде,
и каблучки по ним ломала,
и губы красила в вине.
И мокли волосы Медеи,
вплетаясь утром в водопад,
и капли сохли, и мелели,
и загорались невпопад.
И, заглушая олеандры,
собравши все в одном цветке,
витало имя Ариадны
и растворялось вдалеке.
Едва опершийся на сваи,
там приникал к воде причал.
«Цисана!» - из окошка звали.
«Натэла!» - голос отвечал.


  
2835299_0 (431x700, 256Kb)2835299_01 (420x700, 268Kb)2835299__3_ (534x700, 200Kb)
Смеясь, ликуя и бунтуя,
в своей безвыходной тоске,
в Махинджаури, под Батуми,
она стояла на песке.
Она была такая гордая -
вообразив себя рекой,
она входила в море голая
и море трогала рукой.
Освободясь от ситцев лишних,
так шла и шла наискосок.
Она расстегивала лифчик,
чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутного
дразнил и душу бередил.
Там белое пошло по смуглому,
где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости,
в воде ладонями плеща,
и перекатывались радуги
от головы и до плеча.
1 (700x659, 658Kb)
02 (416x700, 334Kb)
Так ощутима эта нежность,
вещественных полна примет.
И нежность обретает внешность
и воплощается в предмет.
Старинной вазою зеленой
вдруг станет на краю стола,
и ты склонишься удивленный
над чистым омутом стекла.
Встревожится квартира ваша,
и будут все поражены.
- Откуда появилась ваза? -
ты строго спросишь у жены.
- И антиквар какую плату
спросил? -
О, не кори жену -
то просто я смеюсь и плачу
и в отдалении живу.
И слезы мои так стеклянны,
так их паденья тяжелы,
они звенят, как бы стаканы,
разбитые средь тишины.
За то, что мне тебя не видно,
а видно - так на полчаса,
я безобидно и невинно
свершаю эти чудеса.
Вдруг облаком тебя покроет,
как в горных высях повелось.
Ты закричишь: - Мне нет покою!
Откуда облако взялось?
Но суеверно, как крестьянин,
не бойся, «чур» не говори
те нежности моей кристаллы
осели на плечи твои.
Я так немудрено и нежно
наколдовала в стороне,
и вот образовалось нечто,
напоминая обо мне.
Но по привычке добрых бестий,
опять играя в эту власть,
я сохраню тебя от бедствий
и тем себя утешу всласть.
Прощай! И занимайся делом!
Забудется игра моя.
Но сказки твоим малым детям
останутся после меня.

2 (495x700, 423Kb)
3 (700x527, 547Kb)
4 (520x700, 474Kb)
5 (584x700, 539Kb)
6 (525x700, 477Kb)
7 (422x700, 419Kb)
8 (411x700, 376Kb)
10 (700x516, 537Kb)
11 (414x700, 406Kb)
12 (700x423, 407Kb)
13 (700x419, 381Kb)

 

15 (700x487, 453Kb)
16 (700x552, 399Kb)
17 (700x416, 409Kb)
18 (700x473, 411Kb)
19 (700x473, 501Kb)

20 (700x392, 373Kb)
21 (700x316, 336Kb)
23 (700x573, 550Kb)
24 (700x682, 644Kb)
25 (700x523, 507Kb)
26 (700x529, 469Kb)
27 (700x469, 422Kb)
28 (700x236, 244Kb)
29 (700x592, 489Kb)
30 (700x469, 405Kb)


 

Lesser Ury

Lesser Ury (German, 1861-1931)


[more]





0_293f0_2a18ee52_M (193x17, 1Kb)
Если бы современному ценителю искусств удалось перенестись в Берлин второй половины XIX века, он оказался бы мгновенно очарован. Атмосфера творчества, царившая тогда в столице Германской империи, способствовала появлению множества объединений, клубов и кафе, переполненных амбициозными художниками. Среди них был один живописец, который полюбил этот город настолько, что стал называться его «портретистом».

Лессер Ури (Lesser Ury, 1861-1931) был родом не из Берлина.
Он начал свой жизненный путь в городе Бирнбаум, расположенном в прусской провинции Позен.
Ури был немцем еврейского происхождения. О первых этапах его жизни известно немного, однако в столицу Лессер переехал уже после того, как овладел азами живописи, путешествуя по разным уголкам Европы. Ури исколесил всю Германию, учился в Мюнхенской академии художеств, и даже брал уроки заграницей, в Париже.
В Берлине же Лессер повстречал музу и любовь всей своей жизни ― улицы города. Он был приверженцем импрессионизма, а живые и яркие проспекты и бульвары германской столицы идеально подходили для художественной игры со светом. Огни ночных фонарей особенно привлекали Ури, о чем свидетельствует его знаменитая картина «Ночное освещение» (Nachtbeleuchtung, 1899).

Лессер создает приятный глазу эффект вечерних сумерек с легкой размытостью и игривым отражением света от асфальта. Иногда героями картин художника становились жители Берлина. Он любил «ловить» их образы в кафе и ресторанах, а затем увековечивать на холсте.

На картине «Дама и господин в ресторане» (Dame und Herr im Restaurant, 1900-е) акцент сделан на паре за столиком, хоть в их изображении есть некоторая недосказанность.
Интерес вызывает переход между черным силуэтом мужчины и светлыми оттенками в портрете женщины. С одной стороны, это диктуется постановкой света, а с другой - чувствуется явный авторский психологизм.
Лессер Ури снискал признание немецкой публики и даже стал почетным членом Сецессиона. Однако он был не самым везучим человеком. По характеру своему Ури всегда оставался одиночкой, что мешало ему вступить в какой-либо творческий союз. А ведь художественные объединения помогали многим его соперникам продвигать свои работы. Так получилось, что в союзах мастера недолюбливали. В частности, Макс Либерман видел в набирающем популярность Ури конкурента. Противостояние двух художников длилось не один год. Либерман всячески пытался вставить палки в колеса Ури, мешая ему участвовать в выставках. Их борьба была настолько упорной, что современники начали сочинять анекдоты про этих неугомонных живописцев.
И только в начале XX века эта творческая битва прекратилась. Ближе к концу своего творческого пути Лессер Ури начал писать картины на библейские сюжеты. Благодаря этому он обрел признание еврейской общественности. Художник перешел от легкости уличных пейзажей к тяжелым монументальным полотнам.
Несмотря на то, что отношения с различными объединениями у мастера не заладились с самого начала, его позднее творчество очень много значило для немецкого союза художников того времени. Высшие круги союзов живописцев даже хотели устроить торжественный вечер по случаю его 70-летия, но художник скончался за три недели до юбилея. Многие его работы долгое время считались утерянными, а позднее и вовсе были распроданы в частные коллекции. В музейных собраниях осталась лишь малая часть шедевров знаменитого живописца.
0_293f0_2a18ee52_M (193x17, 1Kb)